Община Преображенского собора Ленинграда в 1941 - 1945 годах
К началу Великой Отечественной войны Спасо-Преображенский собор был главным храмом обновленческой Ленинградской епархии. С 4 апреля 1938 г. в ней не было правящего архиерея, а епархией временно управлял настоятель собора протопресвитер Алексий Абакумов. С первых дней войны обновленческая Церковь, как и Московский Патриархат, заняла ясно выраженную позицию. Уже 22 июня 1941 г. ее первоиерарх «митрополит» Виталий (Введенский) и заместитель первоиерарха «митрополит» Александр Введенский выпустили яркое патриотическое воззвание.
Духовенство обновленческих храмов все годы войны честно исполняло патриотический долг. Оно звало людей на ратные и трудовые подвиги, собирало средства для раненых воинов, в фонд обороны и т. д. О том, как в Спасо-Преображенском соборе узнали о начале войны, сохранила яркие воспоминания Мария Васильевна Долгинская, певшая в его хоре с 1936 г.: «Воскресенье 22 июня 1941 года. Ясный, жаркий, солнечный день. Как обычно в 10 часов утра начинается Божественная литургия. Совершает литургию о. протоиерей Павел Фруктовский, диакон о. Иоанн Долгинский. Поет большой хор под управлением А. Ф. Шишкина. Полный храм молящихся. После концерта, пропетого перед причастием, А. Ф. Шишкин выходит на улицу проветриться, но через несколько минут возвращается бледный как полотно, и с обычным своим обращением говорит: „Братцы, война“. Описать переживания хора невозможно. Кто верит, кто не верит. Но еще несколько человек хористов подтвердили, что „это правительственное сообщение“»
В воскресенье 29 июня 1941 г. в Спасо-Преображенском соборе впервые был отслужен молебен Спасителю и Божией Матери о даровании победы Cоветской армии. В этот же день было положено и начало сбору добровольных пожертвований на оборону. Настоятель храма, управляющий епархией протопресвитер Алексий Абакумов, обратился к прихожанам с речью: «Коварный враг вероломно напал на наше отечество, намереваясь поработить землю Русскую и обратить в ничто многолетние труды ее обитателей. Огнем и мечом угрожает он нашим городам и селам, смертию устрашает сопротивляющимся, узы рабства готовит свободолюбивым сынам нашей Родины. Со дерзновением восстанем против злых умыслов неприятеля, не перестанем умолять Господа о даровании победы Красной Армии и живым делом помощи откликнемся из стен нашего собора на призыв Правительства об общем сопротивлении врагу. Пусть сегодняшний день, день коленопреклоненной молитвы пред алтарем Господним, будет началом Вашего церковного служения Родине. Всякая перевязанная Вами рана, лекарство, купленное на Ваши жертвы, — да послужит оправданием веры Вашей от дел Ваших. Постоянно молитесь за мать свою Родину, за Церковь Православную в ней добре хранимую, и Господь пошлет нам победу над коварным врагом».
Верующие тепло восприняли призыв престарелого пастыря. На известие о войне регент хора, комендант собора Александр Федорович Шишкин (в то время студент дирижерского отделения Ленинградского музыкально-педагогического института) отозвался сочинением в конце июля талантливого произведения для церковного хора. Этот концерт одобрил известный церковный композитор В. А. Фатеев, умерший во время блокады. При первом исполнении произведение не было допето до конца, так как, по свидетельству М. В. Долгинской, все хористы плакали. В дальнейшем в годы блокады концерт часто исполнялся в соборе, в том числе нередко по просьбе прихожан, сосредоточивая их помыслы на мольбе ко Господу о даровании победы над врагом.
Вскоре после начала войны вступили в ряды действующей армии многие соборные служащие — В. Малявичев, П. Киянов, А. Челпанов и другие. 23 июня был призван на Балтийский флот младший по возрасту клирик собора — 35-летний диакон Иоанн Долгинский. Уходя на фронт, он взял врученный ему в благословение образок целителя Пантелеимона на шелку, работы монахов Афона. С этой святыней, зашитой в клеенку, заменявшей ему нательный крест, он прошел всю войну и дважды — на море и на береговых позициях у Кировского завода — был спасен от верной смерти. В редкие случаи увольнений краснофлотец Долгинский приходил помолиться в Спасо-Преображенский собор. С 5 июля 1942 г. он, продолжая службу, некоторое время состоял членом приходского совета храма. После контузии о. Иоанн вернулся на свой корабль и в дальнейшем был награжден орденом Красной Звезды, медалями адмирала Ушакова и «За оборону Ленинграда».
В своем очерке 1943 г. «Православные обновленцы г. Ленинграда в дни Отече- ственной войны» А. Ф. Шишкин так писал о первых ее месяцах: «Будни военного времени проходили в Преображенском соборе, как и в других церковных организациях г. Ленинграда, довольно однообразно. > Антон: Но, вглядываясь в приходскую жизнь, нельзя было не подметить того особенного настроения, которое отражало господство единой, всеподчиняющей мысли: „Идет война! Помни о войне! “. Внешние краски соборной жизни с наступлением войны заметно потускнели. Лик собора стал сосредоточеннее, суровей. Внутренний режим приходской жизни резко изменился. Ответственность за поведение служащих, за выполнение ими служебных обязанностей повысилась. Каждое мероприятие пропускалось неизменно через призму законов военного времени. Духовенство сосредоточивалось отныне на вопросах патриотического воспитания верующих».
5 августа 1941 г. приходской совет сделал первый денежный взнос в 60 тыс. рублей на оборону страны. В этот день исполнительный орган «двадцатка» написал инспектору сектора административного надзора Ленгорисполкома А. В. Татаринцевой о своем решении: «Перечислить означенные средства на текущий счет Красного Креста и Красного Полумесяца в помощь раненым Отечественной войны 41 г. и просить Вас оказать помощь 20-ке в осуществлении намеченной цели. Кроме сего, 20-ка взяла на себя обязательство, сократив все ненужные расходы по собору, ежемесячно, не считая указанной суммы, перечислять на текущий счет Красного Креста всю наличность средств, кроме сумм, необходимых на содержание собора и организацию богослужений, что выразится в среднем от 15 до 20 000 рублей ежемесячных отчис- лений. 20-ка согласна также сдать все серебро в означенный фонд».
Следует отметить, что общие расходы приходского совета в августе составили 87 200 руб. и, таким образом, пожертвования на нужды обороны составили три четверти их. В следующие месяцы взносы на счет Красного Креста продолжались: в сентябре они составили 12 тыс. рублей, в октябре — 20 тыс., а в ноябре 1941 г. — 50 тыс. рублей. Кроме того, прихожане и служащие собора изготовили 25 печей для лазаретов города, пожертвовали им около 100 полотенец, бинты, теплые вещи. Особенно большая помощь была оказана больнице им. Веры Слуцкой и госпиталю в Петропавловской крепости. Позднее различным учреждениям (милиции, плановому отделу и др.) выделялись свечи и масло для освещения.
Патриотический характер носил и храмовый праздник «преображенцев» — 19 августа 1941 г. События на фронтах развивались в этот период неудачно для советских войск. И в день праздника прихожане молились о защите города. Настоятель о. Алексий, при- глашая верующих к молитве, заговорил с ними на тему «Господи, хорошо нам здесь быти». Слово настоятеля было простым, немногословным и доступным для понимания. Содержание его сводилось к уяснению того, что Русское отечество, его города и села, его власть, его люди, весь уклад политической, экономической, культурной и религиозной жизни в стране — представляет собою несравнимое преимущество перед «новым» по- рядком наступающих варваров, а потому каждому из богомольцев следует всемерно оберегать его и защищать. Праздник прошел по-военному скупо. Но храм еще был нарядным и светлым, с отмытыми к празднику стенами, с почищенным инвентарем, с теплом физическим и теплом в сердце каждого богомольца.
К началу войны в Спасо-Преображенском соборе находились три чтимых образа, входящих в число главных святынь Северной столицы. И весь период блокады перед ними молились верующие о спасении родного города и его жителей. Самой известной из этих икон был образ Спаса Нерукотворного, написанный знаменитым иконописцем XVII в. Симоном Ушаковым и поднесенный царю Алексею Михайлови- чу. От матери царицы Натальи Кирилловны икона перешла Петру Великому. В 1938 г. в храм была передана из Скорбященской часовни другая святыня — икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость с грошиками». Третья чтимая икона — Божией Матери «Всех скорбящих Радость» поступила в Преображенский собор в 1932 г. после закрытия Скорбященской церкви на Шпалерной ул.
В связи с угрозой авианалетов прихожане начали готовиться к защите собора от бомбардировок. «Двадцатка» во главе с председателем Е. Д. Балашевой позаботилась об устройстве в здании надежного укрытия, подвал собора был очищен, разделен на отсеки, устроены уборные, проведен водопровод, сделан запас медикамен- тов, перевязочного материала, налажено освещение. В начале июля бомбоубежище осмотрела комиссия районного МПВО, и тут же на имя коменданта собора стали поступать наряды на прикрепление к укрытию живущих поблизости граждан и их детей. Позднее в делах собора сохранялось несколько таких нарядов за подписью начальника МПВО Дзержинского района Измайлова и начальника штаба МПВО майора Карабицына, например наряд от 4 июля 1941 г. на прикрепление 39 человек по дому No 5 (Манежный переулок), наряд от 5 июля на прикрепление 80 человек по домо- хозяйству 118 (ул. Рылеева), наряд от 6 июля на прикрепление 100 чел. по дому No 3 (ул. Рылеева) и т. д. Всего было прикреплено около 500 человек.
Вечером 8 сентября фашистские самолеты впервые обрушили свой смертоносный груз на город, и с того дня активные бомбардировки непрерывно продолжались три месяца. Соборное бомбоубежище стало ежедневно наполняться людьми. Сформированное из церковнослужителей отделение МПВО по сигналу воздушной тревоги выставляло наблюдательные посты на колокольне, внутри храма, в ограде и у бомбоубежища. Поскольку бомбежки продолжались по многу часов, в укрытии были устроены нары для лежания на 150 человек, а с наступлением холодов поставлены печки-буржуйки. Температура в помещении поддерживалась не ниже 10–12 градусов, всегда можно было получить кипяток. Бомбоубежище дважды в день проветривалось, тщательно убиралось, посыпалось свежим песком, дезинфицировалось. В нем часто оставались ночевать прихожане, которым было далеко добираться домой после вечерней службы.
Особенно сильные бомбардировки прилегавших к собору кварталов пришлись на конец ноября 1941 г. Было разрушено несколько близлежащих домов, а в соборной ограде потушено около десяти зажигательных бомб. Наконец, 26 ноября бомбы упали совсем рядом с храмом. А. Ф. Шишкин так позднее описал это событие: «Храм покачнулся, снарядные осколки поранили его наружные стенки, воздушная волна со- рвала замок с покойницкой собора (часовня), распахнула железную дверь и, раскрыв гробы покойников, горячими осколками впилась в тела умерших. Храм выдержал, но «ослеп», как «ослепли» и все окружающие его дома. Более сотни оконных переплетов, несмотря на плотные деревянные щиты, обитые железом, остались без стекол. Со звоном летели они на крышу и внутрь собора. Дежуривший на колокольне сторож Кузьмин Николай только чудом удержался на крыше, ухватившись за купольную балюстраду. Воздух наполнился гулом разрушения. Небольшие отклонения бомб влево — и от произведения Стасова остались бы, быть может, одни руины. Господь сохранил собор, а сидевшие внизу, в бомбоубежище, ощущали в это время глухие толчки, не зная, что происходило над ними, до конца тревоги» (ЦГА СПб. Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 17).
Всю ночь потом сотрудники собора очищали храм от осколков, стараясь привести его в порядок к утреннему воскресному богослужению. Утром же за Божественной литургией протоиерей Петр Георгиевский, указывая богомольцам на зияющие оконные проемы, сказал: «Вот вам, православные русские люди, доказательство немецкого варварства!.. Не откладывайте помощь на завтра, когда враг одолевает нас сегодня. Не раздумывайте о видах и размерах помощи. Несите ее, кто, как и чем может...». Со слезами на глазах внимал народ словам пастыря, а через несколько дней соборная администрация перевела на нужды войны еще 40 000 рублей. К вечеру воскресного дня оконные переплеты храма были покрыты фанерой.
Священники и их паства в блокированном городе жили одной судьбой. Вокруг храмов существовали объединения людей, которые помогали друг другу выжить, выстоять. Так, автономно, без какого-либо существенного вмешательства городских властей, функционировала и община Спасо-Преображенского собора. В храме в отличие от большей части ленинградских зданий, действовали водопровод и канализа- ция, было свечное освещение, с довоенных времен имелся некоторый запас топлива и строительных материалов для ремонта. Ими, не колеблясь, стали делиться с замерзавшими в соседних домах людьми. После временного прекращения бомбардировок убежище не было закрыто, там разрешили жить оставшимся без крова, и таким обра- зом оно действовало до апреля 1942 г., когда почти все его обитатели эвакуировались на «Большую землю».
Всю самую страшную блокадную зиму 1941/42 гг. нуждающимся людям помогали деньгами, дровами, свечами, маслом для освещения и т. д. Из имевшегося в соборе запаса строительных материалов прихожанам выделяли фанеру, картон, чтобы заме- нить ими выбитые взрывной волной оконные стекла, доски для сколачивания гробов умершим родственникам, делали из железных листов печи для обогрева квартир.
Всего за зиму было выдано 240 листов железа, фанеры, стекла и картона, 30 кг свечей, почти 3 кубометра дров, 25 литров деревянного масла, около 5 кг гвоздей, 40 кг мела, 2 кг оконной замазки.
Несмотря на оказываемую помощь, люди умирали. Особенно тяжелые потери понес собор в первую блокадную зиму. Не отапливаемый, кроме подвала, он стал чрезвычайно холодным. «Виной» тому было само устройство храма: каменный пол, облицованные искусственным мрамором стены, огромный относительно объема здания купол. В конце 1941 г. слег настоятель протопресвитер Алексий Абакумов. 12 декабря он писал двадцатке: «Температура 38,8. Назначен постельный режим. К Воскресенью мне не встать. Не можете ли мне отпустить и прислать бутылку деревянного масла, чтобы не сидеть в темноте». Собор выделил о. Алексию и масло и 1000 руб. пособия. Но силы старца таяли, и 19 декабря он скончался. Расходы на похороны собор взял на свой счет. В январе 1942 г. скончался протоиерей Петр Георгиевский (ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 61. Л. 25–26).
Также в начале 1942 г. скончался от голода еще один протоиерей — Иоанн Громов.
Зиму 1941/42 гг. из 100 соборных певчих пережили лишь 20. Первыми от голода погибали мужчины, в их числе и помощник регента Иван Лебедев. 28 декабря он писал: «Я, можно сказать, понемногу умираю. Силы мои подорвались. Я сейчас лежу. Одни кожа и кости. Сидим несколько дней на одном хлебе. Конечно, все теперь так существуют, но хочется жить... Со мной вместе голодает жена, дочь и девятилет- ний внук, отец которого на фронте. Нет ни продуктов, ни денег. Спасите жизнь». Лебедеву было выдано 300 рублей, но спасти его не удалось.
Один из певчих, Евгений Радеев, писал администрации собора 18 января 1942 г.: «От всей души и сердца благодарю Вас за присланные с Лавровым 150 руб. и кусочек хлеба... Вы спасли меня от смерти. Самочувствие мое стало лучше. На Ваши деньги я купил дров на рынке». Несмотря на оказанную помощь, Е. Радеев скончался, но он «до самой кончины верил, что будет здоров и послужит еще советскому искус- ству». К лету 1942 г. умерли председатель приходского совета Е. Д. Балашева и десять служащих: завхоз Н. А. Косарева, водопроводчик Н. И. Ровбель, уборщица Т. Аканина, дворник Д. И. Савжило, сторожа В. Ф. Феофанов, И. Я. Морозов, С. Н. Николаев, Н. В. Феофанов, Е. В. Феофанова, Е. Ф. Вольнохова. В 1943 г. А. Шишкин отмечал в своем очерке: «Соборяне и сейчас помнят предсмертные слова соборного сторожа 86-летнего старика Феофанова Василия, бодро прожившего период бомбежки и много потрудившегося в деле охраны собора. „Не унывай, старуха, — говорил он жене, — поживем еще. Побываем с тобой и на Смоленщине (он уроженец Смоленской области). Разобьют наши немцев. Вот бы мясца покушать“. Ему обещали. Он уснул... и больше не проснулся. Скоро за ним убралась и старуха».
Однако многим помощь общины, составившая за первый год войны 31 509 рублей, все же сберегла жизнь. Так, певчий А. Галузин 3 октября 1941 г. обращался к двадцат- ке: «Прошу Вас — помогите мне, сколько-нибудь. Я нахожусь в ужасном положении. У меня нет на зиму ни сапог, ни пальто, ни одежды. Неужели я погибну? Мать больна, лекарства купить не на что. Прошу Вас — не дайте погибнуть. Помогите вы- браться из ужасной пропасти». Ему было выделено 250 рублей. Впоследствии Галузин ушел добровольцем в армию. Удалось спасти и певчего П. И. Большева. 10 января 1942 г. он писал: «Я третий день как слег в постель и не могу совершенно встать. Думаю, чувствую, что так и кончу свою жизнь на этом. Ни денег, ни вещей у меня нет... Положение мое ужасное. Помогите. Жить еще хочется». Певчему было оказано пособие в 300 руб. После выздоровления Большев поступил в красноармейский ансамбль песни и пляски, работавший в прифронтовой полосе, получил знак «Отличника» и медаль «За оборону Ленинграда». Один из служащих собора В. Малявичев, ушедший на фронт, был ранен в висок и лишился правого глаза. В госпиталь, где он находился, 14 декабря 1941 г. была послана посылка, на которую последовало благодарственное письмо: «Примите от меня великое красноармейское спасибо. Очень тронут Вашей заботой... Спасибо всему административному органу 20-ки. Красноармеец Малявичев». После лечения он вернулся в свою часть (ЦГА СПб. Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 21–22).
Некоторые выжившие в первую блокадную зиму певчие собора стали служить в войсках ПВО, в том числе женщины. Так, упоминавшаяся жена диакона Иоанна Долгинского Мария добровольно пошла служить в ПВО весной 1942 г., командовала зенитной батареей, потом была заместителем командира взвода саперной роты, работавшей в очагах поражения: разбирали завалы, выносили раненых, вывозили трупы на Пискаревское кладбище. После войны Долгинская пела в хоре кафедрального Николо-Богоявленского собора, являлась помощником регента, и кроме ордена Великой Отечественной войны II степени была награждена церковным орденом святого князя Владимира III степени.
К весне 1942 г. из шести членов предвоенного клира в Преображенском соборе осталось лишь двое — протопресвитер Павел Фруктовский и протодиакон Лев Егоровский. Оба они жили на очень большом расстоянии от храма: настоятель на Васильевском острове, у Смоленского кладбища, протодиакон же — за городом, в Парголово. Но даже в самую тяжелую пору они ежедневно служили в соборе. Временами они уже не имели сил возвращаться домой и ночевали в едва обогреваемом подва- ле. В этом же подвале, который до войны использовался лишь для хозяйственных нужд — там пекли просфоры и делали свечи, — пришлось поселиться и коменданту собора А. Шишкину. Он четыре месяца не получал продовольственных карточек и выжил только благодаря помощи приходского совета.
В ходатайстве прихожан осенью 1943 г. о награждении П. Фруктовского медалью «За оборону Ленинграда» говорилось: «...в зиму 1941–42 г., когда отсутствовало трам- вайное сообщение, а живет отец Павел от собора 15 км, он, опухший от недоедания, в возрасте 65 лет, ежедневно посещал собор, он был единственный священник, време- нами он приходил на службу совсем больной и домой уже не мог возвращаться и но- чевал в холодном соборе». Много месяцев отец Павел обслуживал приход на пределе физических возможностей: он один и литургисал, и исповедовал, и отпевал, и крестил, совершая все требы. При этом он неустанно воодушевлял в своих проповедях прихожан «на терпение и переживание трудностей города-фронта и призывал к активной помощи красным воинам в труде и внесению свободных денег на оснащение техникой Красной Армии. Благодаря молитве и проповеди о. Павла прихожане собора собрали в фонд обороны больше миллиона рублей» (ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 61. Л. 132).
Весну 1942 г. Спасо-Преображенский собор встретил со значительно сократившимся количеством священно- и церковнослужителей. Но его община выстояла, были приняты меры к пополнению «двадцатки» новыми членами вместо умерших и эвакуированных. В марте 1942 г. новым председателем приходского совета был избран инспектор-консультант треста столовых Приморского района В. Д. Петров. В это время верующие активно занимались ликвидацией очагов возможной эпидемии — накопившегося за зиму мусора и нечистот. Прихожане собора провели огромную работу по очистке площади Рылеева и прилегавших участков улиц, закончив ее к Пасхе. Был проведен и частичный ремонт храма: сняты наружные щиты в оконных проемах, вставлены выбитые взрывной волной стекла, смыта образовавшаяся за зиму копоть, вычищена утварь, приведена в порядок ризница и др.
Ночное Пасхальное богослужение 1942 г. в Преображенском соборе, как и в других храмах города, в целях безопасности было перенесено на утро 5 апреля. Праздничное богослужение прошло торжественно при переполненном храме. По-особенному звучало в этот день слово Иоанна Златоуста, прочитанное настоятелем собора о. Павлом Фруктовским (ЦГА СПб. Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 28).
В апреле служащим собора выделили для устройства огорода участок земли площадью около 100 м2, и они начали усердно возделывать его, кормясь в течение всего лета своими овощами. Более остро стояла проблема топлива, так как общине не выделили участка для заготовки дров, а на рынке они стоили чрезвычайно дорого. Тогда церковнослужители стали выезжать на места рубки леса, где дрова продавались дешевле, и самостоятельно привозить их к храму, распиливая затем у собора. В этих целях община приобрела тележку, набор пил, колунов и топоров. Кроме того, позднее было закуплено оборудование для производства свечей, и в подвале храма была устроена мастерская. Вначале «двадцатка» пригласила мастера, а потом ее члены сами стали производить свечи. Не отказывала община и в изготовлении свечей для других храмов из воска, который по государственным расценкам выделяли городские власти.
Продолжали ленинградские обновленцы и свою патриотическую деятельность. В апреле и мае они внесли на Красный Крест по 40 тыс. рублей. «Оборона страны встала на первое место, — писал 15 августа 1942 г. инспектору адмнадзора А. Татаринцевой А. Шишкин, — далее шла забота об организации богослужения, как основной цели аренды храмового здания, затем — содержание храма, содержание самого аппарата служащих и, наконец, на последнее место отошла приходская посильная помощь нуждающимся». В соответствии с этим был перестроен и бюджет собора. За период с 1 июля 1941 г. по 1 августа 1942 г. «на участие в Отечественной войне» пошло 34% всего расхода (222 тыс. руб.), на организацию богослужения — 29% (190 256 руб.), на содержание храма — 19% (125 132 руб.), на содержание аппарата служащих — 13% (94 250 рублей) и на приходскую помощь людям, оказавшимся в тяжелом положении в связи с блокадой города, — 5% (31 509 руб.). Кроме того, различным городским организациям и частным лицам была оказана помощь материалами (полотенца, бинты, печки, свечи, доски и др.) на сумму около 70 тыс. рублей (ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 61. Л. 57–61).
Во второй половине 1942 г. община по мере сил продолжала делать патриоти- ческие взносы: в августе в фонд Красного Креста было перечислено 28 тыс. рублей, в сентябре — 12 тыс., в ноябре на покупку подарков бойцам Советской армии пожертвовано 6 тыс., в фонд обороны — 14 тыс. и, кроме того, было изготовлено 30 полотенец для госпиталей.
Живой пример жертвенности подавал прихожанам протодиакон Лев Егоровский, у которого на фронте погиб единственный сын Игорь, ушедший в армию добровольцем. Уже 2 октября 1941 г. он внес в фонд обороны 1 кг 160 г серебряных вещей, затем передал в местный ЖАКТ на армию часть своей одежды, а 4 января 1943 г. пожертвовал все свои сбережения — внес в сберкассу Дзержинского района 21 600 рублей наличными деньгами и 23 400 рублей облигациями. Заметка об этом была помещена в «Ленинградской правде». И вскоре о. Лев получил персональную благодарственную телеграмму от Сталина: «Благодарю Вас, Лев Иванович, за Вашу заботу о Красной Армии. Примите мой привет и благодарность Красной Армии — И. СТАЛИН» (ЦГА СПб. Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 33). Это был единственный такой случай в Ленинграде за весь период войны.
